Иван Яковлевич Иван Яковлевич из Смоленских священнических детей, учился в духовной академии, жил в Смоленске, занимаясь управлением чего-то, что-то наделал и ушел в лес, решившись юродствовать. Крестьяне нашли его в лесу копающим палкою землю, без шапки и без всякого

(?-1611) - один из фаворитов Ивана IV, из знатного литовского рода, родственник Малюты Скуратова - один из тех, кто боролся за престол при бездетном Федоре Ивановиче. Противник Б. Ф. Годунова, сторонник Лжедмитрия II. Бельский Дмитрий Федорович (1499- 1551) - приближенный боярин Василия III. Назначен им регентом при малолетнем Иване IV. Видный военачальник.

Отличное определение

Неполное определение ↓

БЕЛЬСКИЙ Богдан (Андрей) Яковлевич

год рождения неизв. – 1611). Один из руководителей опричнины в 1575–1576 гг. Приходился родным племянником Малюте СкуратовуБельскому. Возвышение Бельского начинается после того, как его дядя становится фактическим руководителем опричнины; вслед за этим в разрядах появляется и имя его племянника. В походе против ДевлетГирея в сентябре 1571 г. входит в милость к Ивану Грозному. Весной 1572 г. в чине рынды состоит при царе во время осады Пайды, в которой сложил голову его кровавый родственник. Гибель Малюты Скуратова не отразилась на положении его племянника. В феврале 1573 г. он получает богатейшее поместье в Шелонской пятине и огромный по тем временам денежный оклад в 250 рублей. Отмена опричнины в 1572 г. также не остановила продвижение Бельского по службе – во время весеннего похода 1574 г. к Серпухову он служит у «шелома», затем получает должность оружничего (хранителя царского оружия), что свидетельствовало о большом доверии к нему Ивана Грозного. Обострившийся конфликт с внутренней оппозицией заставляет царя в 1575 г. фактически возродить опричнину. Царь вновь отрекается от трона, на который сажает служилого татарского хана Симеона Бекбулатовича, а себя объявляет «князем московским» и разделяет страну на земщину и «удел». Руководителями опричнины на этом последнем ее этапе становятся Б.Я. Бельский и думный дворянин А.Ф. Нагой. В 1576 г. Иван Грозный прекращает фарс со служилым ханом, соглашается вернуться на царство; Бельский вплоть до самой смерти государя в 1584 г. ходит у него в любимцах. Оставляя власть в стране слабовольному сыну Федору, Иван Грозный создал Верховную думу из пяти бояр, включив в нее и Бельского. После смерти царятирана в его ближайшем окружении начинается ожесточенная борьба за власть. Сначала Нагие, опираясь на последнюю жену Ивана Грозного Марию Нагую, пытаются посадить на престол ее сына царевича Дмитрия, младшего брата Федора Ивановича. Бельский состоял воспитателем младшего царевича, и некоторые историки полагают, что он поддерживал эту попытку, надеясь восстановить опричные порядки. Нагие потерпели поражение и вместе с царевичем и вдовствующей царицей были высланы в Углич. Бельский остался в столице, стремясь любой ценой удержаться у власти. Враждебные ему боярские группировки распустили в Москве слух, будто племянник Малюты Скуратова отравил Ивана Грозного и теперь хочет извести его сына Федора и посадить на престол Бориса Годунова. Этого оказалось достаточным для народного бунта против ненавистного фаворита. Бельскому пришлось спасаться от разгневанной толпы. Он был отправлен воеводой в Нижний Новгород. Когда в 1598 г. со смертью Федора Ивановича пресеклась династия Рюриковичей, бывший руководитель опричнины безуспешно пытался заявить свои претензии на престол. Царем был избран Борис Годунов, не забывший династических амбиций Бельского. Последний был обвинен в заговоре против Годунова, арестован и заключен в тюрьму. Вступивший на престол после смерти отца в 1605 г. Федор Годунов (был царем в апреле–мае 1605 г.) освободил Бельского из тюрьмы и ввел в состав Боярской думы. Однако эта милость не обеспечила его верности новой династии, и когда Лжедмитрий I занял Тулу, Бельский вместе с другими боярами перешел на сторону самозванца. После вступления Лжедмитрия в Москву Бельский рьяно убеждал народ в том, что самозванец действительно сын Ивана Грозного, спасенный Николаем Чудотворцем. Подобное усердие не осталось незамеченным, и, взойдя на русский трон, мнимый царевич Дмитрий пожаловал его чином боярина и местом великого оружничего. В 1610 г. самозванец был свергнут, и Бельский был отправлен воеводой в Казань, где и убит в 1611 г.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Бельский Богдан Яковлевич

Отличное определение

Неполное определение ↓

Бельский, Богдан Яковлевич

Боярин; происходил от фамилии, ведущей свое начало с Волыни. В конце XV века один из его предков - Станислав Бельский - покинул Польшу и перешел в Россию. Б. Я. Бельский был одним из ближайших советников Иоанна ІV и пользовался неограниченным доверием царя в течение 13 последних лет его царствования; этот любимец почти всюду сопровождал Грозного; он был ближайшим слугой: "днем и ночью неотходный хранитель особы Иоанновой", он и спал в его комнате.

Бельский участвовал в Ливонской войне; в 1577 г. он осадил с московскими стрельцами г. Вольмар, где начальствовал сановник Магнуса, Георг Вильке. Эта крепость считалась одной из важнейших. Вильке не хотел сначала впустить русских, отвечая, что крепость взята королевской саблей, но, видя приготовления к приступу, выехал к воеводе Бельскому и сказал: "Знаю, что мой король присяжник царя - удерживаюсь от кровопролития. Возьмите город - еду к Магнусу". Однако, Бельский послал его с двадцатью немцами к Иоанну, а других магнусовых людей, в количестве семидесяти, изрубил; купцов и всех жителей оковал, а имение и дома их опечатал. За этот удачный поход Бельский был награжден португальским золотым и золотою цепью, а бывшие с ним дворяне получили по золотому, имевшему значение медали. В 1578 г. Бельский встречается в звании оружничего. При венчании Грозного, в сентябре 1580 г., с царицей Марией, дочерью Ф. Ф. Нагого, Бельский, в знак особого к нему расположения, был в числе государевых дружек. В 1581 г. был он наместником Ржева. Далее, он снова был в Москве, где расспрашивал, вместе с Аф. Нагим, медика Якоби о племяннице Елизаветы Английской, Марии Гастингс, которую царь задумал сватать, и подготавливал почву для этого сватовства. В октябре 1583 г. Бельскому, совместно с боярином Н. Р. Юрьевым и дьяком Щелкаловым, было поручено условиться с английским послом Иеронимом Баусом о государственном союзе России с Англией, чтобы, заключив его, немедленно приступить к тайному делу о сватовстве. Назначение Бельского и названных лиц для переговоров, и притом спешных, было неудачно. По словам иностранцев, еще до приезда Бауса голландская компания хлопотала об уничтожении торговых льгот, данных Англии московским правительством, и приобрела себе друзей - Н. Р. Юрьева, Богдана Бельского и А. Щелкалова, ибо, кроме ежедневных подарков этим советникам царским, голландцы заняли у них столько денег по 25%, что платили одному из них ежегодно по 5000 руб., английские же купцы не имели в это время при дворе ни одного доброжелателя. Действительно, переговоры затянулись, но отчасти в том был виноват и Баус, раздражавший противную сторону своей неуклонностью и грубостью, и Иоанн, надеясь, по крайней мере, кончить дело о сватовстве, 13-го декабря приступил к тайным переговорам, в которых ближайшее участие принимал и Бельский. Но и эти переговоры были малоуспешны; обсуждение же условия о союзе затянулось до февраля 1584 г. и 17-го числа было прервано. Вскоре после этого, когда на небе появилась причудливая комета с крестообразным знамением, которую Иоанн считал предвестником своей смерти, Бельский должен был следить за созванными со всех концов государства волхвами и ежедневно передавать царю их толкования. 17-го марта - в день, в который, по предсказанию волхвов, Грозного должна была постигнуть смерть, Бельский объявлял прорицателям намерение царя сжечь их или зарыть живьем за ложное предсказание. Вечером того же дня Иоанн, чувствуя себя несколько лучше, намеревался играть с Бельским в шахматы, но во время расстановки фигур вдруг упал и на глазах Бельского скончался. Незадолго до кончины царя он был назначен им, среди других, советником и блюстителем державы во время юности царевича Феодора, а воспитание царевича Дмитрия вверил одному только Бельскому. Таким образом, будучи членом Верховной Думы, он и при новом царе был во главе правления. Но не любим был он там - его, человека хитрого и гибкого, ненавидели, как первого любимца Иоанна IV, несмотря на то что он имел в самой Думе сильного, но едва ли искреннего защитника в лице Бориса Годунова, который считался свойственником и другом Бельского. Однако, Годунов не мог помочь своему другу во время наступившего для последнего тяжелого времени преследований и гонений, а может быть и не желал, видя в нем соперника своих тайных стремлений. Некоторые источники называют Бельского главным виновником смуты, возникшей в это время в Москве. Движение было враждебно Феодору, и потому стоявшие на его стороне бояре поспешили удалить Дмитрия и Нагих в Углич, но Бельский, воспитатель царевича, оставался в Москве, и смута продолжалась. В народе разнесся слух, будто Бельский извел царя Ивана, хочет побить бояр и ищет смерти царю Феодору, чтобы, по одним известиям, самому захватить верховную власть, а по другим - возвести на престол друга своего, Бориса Годунова. Слух этот возмутил народ, и явившаяся ко дворцу чернь стала требовать выдачи Бельского. Несчастный вельможа, изумленный обвинением и в то же время устрашенный злобою народа, искал безопасности в государевой спальне и молил о спасении. Феодор знал о его невиновности, знали то и бояре. Царь с боярами вышел к озлобленной черни и ей было объявлено, что Бельский ссылается в Нижний Новгород. Только этим объявлением и удалось царю успокоить народ. Потом, когда волнение улеглось, Бельский был отправлен воеводой в названный город (1584 г.). Но уже в 1591 г., во время большого похода против крымского хана, он находился в воинской думе Годунова, "примиренный властью Бориса Федоровича с двором и народом, витязь, украшенный знаками отличия и славы". А зимой 1592 г. он был послан царем Феодором Иоанновичем, в числе знатнейших воевод, в качестве начальствующего над огнестрельными снарядами, в Финляндию, где они выжгли селения и города, взяв несколько тысяч пленных. Поход этот кончился во второй половине февраля. В ноябре 1593 г. Бельский ездил с князем Щербатовым и Ф. И. Хворостининым в Ливны для предварительных переговоров с ханским уполномоченным Ахмет-пашою о вечном мире. Переговоры были успешны: Ахмет дал шерть за хана и царевичей - быть в прямой дружбе и братстве с царем, а наши уполномоченные обещали, что если летом 1594 г. не будет набега на Московские украины, то государь осенью послов своих и другую половину запроса к хану пришлет (первую половину вез Щербатов) и вперед поминки будет посылать ежегодно; кроме того, было обещано убрать с Дона казаков и не делать помех туркам на Терке. 22-го мая 1597 г. Бельский присутствовал при пышном приеме австрийского посла, бургграфа Авраама Донавского, а в мае следующего, 1598 г., участвовал в походе Бориса Годунова против шедшего на Москву хана. В том же году он принимал, по-видимому, деятельное участие в агитации за Бориса Годунова. Под грамотой об избрании его царем стоит (1598 г.) и подпись Бельского. При воцарении Годунова Бельский был пожалован в окольничие, а в 1600 г., без сомнения, не в знак милости, был послан Борисом вместе с Сем. Алферьевым и многими другими людьми в дикую степь - на берег Донца Северского строить город Борисов (Царев-Борисов), ныне слобода Цареборисовка, Харьковской губернии, Изюмского уезда. Но Бельский, стыдясь представлять лицо униженного, ехал в отдаленные пустыни, как на знатнейшее воеводство с необыкновенною пышностью, большой казной и многочисленными слугами. Сначала он строил свой двор; выстроил со своими людьми башни и городки, укрепил великою крепостью, а потом с этого образца велел всей рати строить. Крепость была сооружена чрезвычайно быстро и вышла лучше всех других. В то же время поил и кормил он ратных людей из своей казны, раздавал бедным деньги, платье и запасы. Благодаря этому, приобрел он широкую популярность, и слава о нем среди ратных людей дошла до Москвы. Однако, враги Бельского не дремали: пошли доносы. По иностранным свидетельствам, Годунову донесли, что Бельский величает себя царем Борисовским - "Борис царь в Москве, а я царь в Борисове". Это привело царя в сильный гнев: Бельского решили предать смертной казни; но Годунов, помня клятву свою в течение пяти лет никого не казнить и хвалясь милосердием, велел только разорить его - описать имение, отпустить всех крепостных людей его на волю, с правом служить, кому хотят, и приказал своему капитану, шотландцу Габриелю, бывшему до приезда в Россию доктором, вырвать у Бельского его длинную и густую бороду. Это должен был совершить именно немец, которых Бельский так не любил; затем он был сослан в один из низовых городов. По другим свидетельствам, Бельский был сослан за то, что покаялся на духу, что извел царей Иоанна и Феодора по научению Бориса; духовник же передал об этом патриарху, а тот - царю. Как бы то ни было, Бельский оставался в ссылке до самой смерти Борисовой. В 1605 г., тотчас же по воцарении Феодора Годунова, "славному Бельскому" возвратили свободу, честь и достояние, чтобы пользоваться в этот смутный период его умом и сведениями в Думе. При приближении Лжедмитрия к Москве, он, в числе других придворных, уговаривал народ образумиться, оставаться верным Феодору и противодействовать мятежникам; но затем, когда москвитяне, расправившись с родом Годуновых, хотели попировать в царских погребах и, не видя во дворце господина, объявили о своем желании Бельскому, тот увещевал чернь уже именем Самозванца - "ласково объявив, сколько будет нехорошо, когда приедет Дмитрий и найдет погреба свои пустыми". Однако, он воспользовался удачным настроением толпы для отмщения своим врагам - Борисовым немцам. Габриель уже давно умер, но для Бельского это не имело значения; он пустил слух, что иноземные лекаря были советниками Бориса, получили от него несметные богатства и наполнили погреба свои всякими винами, что граждане могут попировать у них, он же берет всю ответственность на себя. Толпы черни немедленно бросились в дома врачей и не только осушили все найденные у них бочки, но и все имущество немцев разграбили. А в день въезда Лжедмитрия в Москву, т. е. 20-го июня 1605 г., когда новый царь уже обошел, по старому обычаю, соборы в Кремле, отслушал молебны и находился во дворце, из Кремля на Красную площадь вышел Бельский, окруженный боярами и дьяками, стал на Лобное место и обратился к народу с речью, славил Бога за спасение государя, убеждал москвитян быть верными ему и затем, сняв с груди образ св. Николая, поцеловал его и клялся московским гражданам, что новый царь есть истинный сын Иоанна, Дмитрий, которого он был пестуном и крестным отцом. Несомненно, в награду за это он получил от Самозванца звание оружейничего великого и включен в роспись (от июня 1605 г.) духовным и светским чинам, составлявшим государственный Совет. Несколько позже, в том же году, Бельский был пожалован в бояре. Но после воцарения Вас. Ив. Шуйского (1606 г.) он снова был выслан из Москвы за верность свою Лжедмитрию І и назначен вторым воеводою, рядом с Морозовым, в Казань, где его и постигла смерть. В 1606 же году, будучи уже в Казани, едва он не схватил "бродягу Илейку", Лжепетра, выдававшего себя за сына царя Феодора. В 1609 г. Бельский получил от Шуйского грамоту (от 12-го апреля) с увещанием оставаться верным престолу и наставлять в том и других. Последнее о нем известие относится к 1611 г., когда казанцы, по получении известия о занятии поляками Москвы, тотчас же, не желая подчиниться им, решили присягнуть на верность Лжедмитрию II, а Бельский стал их стыдить и заклинать не присягать ни Лжедмитрию, ни Владиславу, а будущему Венценосцу Московскому, сам же категорически отказался присягнуть Самозванцу. Этим он возбудил сильный гнев против себя черни. Подстрекаемая дьяком Никанором Шульгиным, она схватила Бельского, возвела на высокую башню и, сбросив, растерзала. Имя Бельского встречается в грамотах, писанных из Казани от января и в Казань от марта 1611 г., в грамотах же от мая месяца этого года о нем уже не упоминается. Через два дня после убиения Бельского пришла в Казань и весть о смерти Тушинского вора.

Бельский - один из самых замечательных политических деятелей своего времени. По словам иностранцев, он был человек умный, способный ко всяким делам, но беспокойный, честолюбивый и склонный к крамоле. Он по заслугам оценен и некоторыми из современников, русских. Так, будущий патриарх Филарет говорил о нем, как о единственном способном и умном при дворе человеке, "к посольским и ко всяким делам добре досужем". Да это видно и из того, что, служа последовательно шести царям, он почти каждым из них призывался к правлению; несколько раз подвергался он ссылке, но при смене главы в этот смутный период снова призывался, как человек сильный в тревожные, опасные для престола и государства моменты.

Н. Карамзин, "История Государства Российского", изд. 5-е, Эйнерлинга, СПб., 1843, т. IX, 151, 187; прим. к IX т., 123 и 124; "Moscovia А. Possiviniu", р. 27; 252, 254, 256; Х, 7, 8, 87, 96; 103, 108; XI, 10, 15, 58, 61, 107, 116, 123; XII, 5, 26, 160, прим., 123; С. М. Соловьев, "История России с древнейших времен", изд. "Обществ. пользы", II, 294, 394, 537, 538, 617, 732, 733, 769, 771, 809 и 967; Сборник Имп. Исторического Общества, изд. 1887 г., т. 60; Списки Городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII ст., состав. А. Барсуков, изд. 1902 г.; Акты юридические, или Собрание форм старинного делопроизводства, изд. Археограф. Комиссии, СПб., 1838 г., 186 и 389; Акты Московского государства, изд. Имп. Акад. Наук, 1890 г., под ред. Н. А. Попова, І, 64 и 77; Собрание гос. грамот и договоров, хранящ. в гос. коллегии иностранных дел, изд. 1819 г., ч. 2-я, 209, 490, 492, 520, 523; Российская родословная книга, изд. кн. П. Долгоруковым, ч. 4-я, СПб., 1857 г., 319-320; Сборник кн. Хилкова, СПб., 1879 г., 90; "История смутного времени в России в начале XVII в." Бутурлина, 1839, ч. 1, 55 прил.; Энциклопедический Словарь, изд. Брокгаузом, 1891 г.; Справочный энциклопедический словарь, изд. К. Крайя, т. 2, СПб., 1849 г.; Н. Лихачев, "Разрядные Дьяки XVI в.", 531; "Очерки древней Казани, преимущественно XVI века" П. Заринского, Казань, 1877 г., 130; "Сказания иностранцев о Московском государстве" В. Ключевского, Москва, 1866 г., 237; "Сказания современников о Дмитрии Самозванце", изд 2-е, ч. І, Берова летопись Московская, СПб., 1837 г. (Н. Устрялова), 29, 30, 56, 57, 61, 217, 218, 258; ч. ІII, 86; Древняя Росс. Вивлиофика, изд. Н. Новиковым, СПб., 1775 г., ч. 7, 122.

{Половцов}

Бельский, Богдан Яковлевич

Оружничий (1578), окольничий (1599) и боярин (1605). По словам иностранцев, Б. был человек умный, "досужливый по всяким делам", но честолюбивый и склонный к крамоле. Он был и не без военных дарований, насколько можно судить по его участию в ливонской войне 1577 года. Он умел в течение целых 13 лет пользоваться милостями Иоанна IV; последний поручал ему почти все важнейшие дела не только во внутреннем управлении, но и по внешним сношениям, и почти всюду появлялся в сопровождении Б. Даже умирая Иоанн назначил его членом государственной думы, составленной им в помощь Феодору Иоанновичу. Но у Б. было очень много врагов: как только был отправлен в Углич Дмитрий Иоаннович, разнесся слух, что Б. умертвил Иоанна, собирается также поступить с Феодором, чтобы, по одним известиям, самому захватить верховную власть, а по другим - передать ее Борису Годунову. Открылся мятеж, и явившиеся во дворец мятежники потребовали у царя выдачи Б. Только объявлением, что он сослан в Нижний Новгород, удалось царю успокоить народ. Потом, когда мятеж прекратился, Б. отправили воеводой в названный город. Сколько времени он был там воеводой, точно неизвестно; но в 1591 г. мы встречаем его в свите Бориса Годунова, в должности оружничего, а в 1593 г. он был отправлен в Ливны вместе с князем Федором Ивановичем Хворостининым для переговоров о вечном мире с ханским уполномоченным. Ахмет-пашой. Наконец, он был назначен воеводой в Казань, где его и застигла смерть в 1610 году. Казанцы, дотоле остававшиеся верными отечеству, по получении известия о занятии поляками Москвы, тотчас же, не желая подчиняться чужеземцам, присягнули на верность самозванцу. Б. пробовал было их отговаривать, но этим только навлек на себя гнев черни, которая, подстрекаемая дьяком Шульгиным, схватила Б. и, сбросив его с высокой башни, растерзала.

Неполное определение ↓

8. Борис, Романовы и Богдан Вельский

Мы представили обзор всех событий, сопровождавших избрание и воцарение Бориса или, точнее, определивших самый вид этого избрания и воцарения. Если вдумаемся в ход избирательной борьбы и сообразим, кто именно боролся за царский сан против Бориса, то поймем всю трудность и роковую сложность создавшегося для Бориса положения. В борьбе за престол против него оказались не боковые ветви угасшей династии, не представители других династий, не какая-либо политическая партия со своим партийным кандидатом. Против Бориса оказались отдельные лица, и притом его дворцовые друзья и недавние союзники.

В своем месте была отмечена та близость, которая установилась еще при старом Никите Романовиче у Бориса с семьею «Никитичей» Романовых. «Союз дружбы» их был скреплен даже клятвенными обязательствами взаимной помощи и поддержки, и Борис во время болезни Никиты Романовича и после его кончины заступил Романовым место отца, опекуна и руководителя. Он «соблюдал» их, то есть оберегал, пока они из придворной молодежи не превратились в сановников. В свой черед, с Богданом Вельским у Бориса была давнишняя близость, зародившаяся еще тогда, когда Борис мальчиком попал ко двору Грозного и «при его царских пресветлых очах был всегда безотступно», вместе с Вельским разделяя покровительство и фавор гневливого царя. Когда после смерти Грозного Богдан Вельский вызвал на себя озлобление московской толпы и был послан в ссылку, Борис показал ему свою приязнь тем, что «снабдевал» его всем необходимым, и Богдан, «преезжая от веси в весь, во обилии тамо и покои мнозе пребываше вседомно». Все эти люди составляли ядро дворцовой знати того времени и были всем ходом дворцовой жизни поставлены особо от родовой княжеской знати и против нее. Они должны были держаться единым и согласным кругом, чтобы обеспечивать за собою придворное первенство и политическое преобладание. К этому кругу, как мы видели, примыкали и знаменитые дьяки братья Щелкаловы, предоставившие свой опыт и свои таланты в распоряжение Бориса и руководимой им среды. Во все время царствования Федора Ивановича придворная знать не являла никаких признаков внутреннего распада. Один только старший Щелкалов, Андрей Яковлевич, был отстранен от дел по неизвестной точно причине. Но если отставка эта произошла вследствие опалы, то вина Андрея Яковлевича во всяком случае сочтена была личной и случайной, ибо брат его Василий не только не пострадал с Андреем, но даже заступил его место и наследовал его первенство в дьячьем чину. Но как только умер царь Федор, распад в боярском кружке обнаружился сразу. Друзья рассорились из-за вопроса о престолонаследии. Богдан Вельский явился в Москву искать престола, на который, конечно, не имел ни малейшего права. Федор Романов, не признав старейшинства Бориса, выступил также с вожделением трона и действовал при поддержке своего брата Александра. Василий Щелкалов взялся говорить с народом о присяге на имя Боярской думы, что было направлено, разумеется, против Бориса. Борис мог убедиться, что политика Грозного и его собственная политика достаточно ослабили княжескую знать: ни один князь, ни Рюрикович, ни Гедиминович, не искали престола по смерти Федора и сидели смирно под пятою годуновской администрации. Среди кандидатов на царство никто из москвичей того времени не произносил имени князей Шуйских и князей Булгакова рода (Голицыных и Куракиных). Единственный князь Ф.И. Мстиславский, названный как кандидат, сам решительно отрекся от выбора. Князья молчаливо уступали дорогу к престолу дворцовой знати и в частности Борису. Но не хотели ему уступить его собственные друзья, ему же обязанные помощью и дружбой в дни испытаний. Борьба повела к диким проявлениям вражды и ненависти. На Бориса его друг Федор Романов обнажил даже нож. На Бориса взвели обвинение в покушении на жизнь Димитрия. Бориса связали с именем покойного царевича и в том смысле, что Борис якобы собирается его воскресить – подставить самозванца, если не выберут самого Бориса, и править именем Димитрия. Если верить известиям сказаний XVII века, что Борис посылал повсюду своих «рачителей», чтобы страхом и лестью побуждать всех выбирать на царство именно его, то нельзя не поверить и тому, что против Бориса, в свою очередь, были пущены сильнейшие средства воздействия до личных насилий и клеветы. Былые друзья превратились в жесточайших врагов, и Борис мог убедиться в том, что с его восшествием на престол и благодаря именно этому восшествию прежний круг дворцовой знати перестал существовать. До этого времени в придворной среде Борис имел против себя княжат, а за себя своих «крестоклятвенных» друзей; теперь же, с его воцарением, он имел против себя и тех и других.

Обратясь в династию, Годуновы оказывались в одиночестве среди знати и должны были всех остерегаться. В этом заключалась главная трудность положения Бориса. Она осложнялась тем, что бывшие друзья, обратившиеся для Бориса в главных врагов, были очень агрессивны и не оставили борьбы даже после формального избрания Бориса. Эпизод с Симеоном Бекбулатовичем очень показателен в этом отношении. Он может объяснить нам, так сказать, психологию дальнейшей борьбы. Вдумавшись в него, можно понять, как борьба могла дойти до самозванщины. Проиграв избирательную кампанию, противники Бориса имели в нем против себя правильно избранного народною волею монарха. Никаким боярским или княжеским именем действовать для его свержения было уже нельзя. Попробовали тогда выдвинуть лицо, имевшее ранее Бориса титулы «царя», по происхождению от ханов, и «великого князя», по пожалованию Грозного. Но это показалось попыткою с негодными средствами, ибо Симеону (да еще ослепшему) оказалось не под силу тягаться с Борисом. Для этого «царю и великому князю» Симеону не достало ни личного авторитета, ни средств. Но когда не удалась интрига с ослепленным и полузабытым татарским служилым ханом, естественно было домыслиться до того, что против Бориса оставалось только одно средство – попытаться восстановить старую царскую династию, чтобы ею упразднить новую. «Димитрия воскреснувшее имя» произносилось и писалось в письмах в 1598 году; но от Андрея Сапеги нам известно, что вначале оно получило не то употребление, как потом. Вначале, обвиняя Бориса в убийстве царевича, говорили, что он держит у себя самозванца и готов подставить ложного Димитрия вместо себя, если не будет избран на царство. Впоследствии же подставили ложного Димитрия уже против Бориса.

Разумеется, поставленный лицом к лицу с такими противниками, Борис понимал всю трудность своего положения: и свое политическое одиночество, и агрессивность своих врагов, и затруднительность борьбы с ними. Если бы Борис имел против себя сословную оппозицию княжат, он мог бы действовать против нее опричнинским террором, якобы в целях государственного порядка. Если бы против него была политическая партия, с ней была бы возможна открытая борьба. А против отдельных лиц и семей, недавно дружеских и близких, всякая карательная мера казалась бы низкой местью и роняла бы достоинство власти. Борис не уронил себя настолько, чтобы тотчас же прибегнуть к этой мести; но он не в силах был и вовсе от нее воздержаться. Он дождался случая, когда мог предъявить к Вельскому и Романовым формальное обвинение, и тогда не пощадил. С.М. Соловьев беспощадно упрекает Бориса за его мелочность и «завистную злобу к своим старым соперникам»; но знакомство с позднее обнародованными документами ведет к иному суждению. Борис, конечно, мог быть великодушнее и милостивее, но его месть практически запоздала: чтобы обезвредить своих ненавистников, он должен был бы покарать их гораздо раньше, чем он это сделал. Его кара не предупредила того, что было направлено на его погибель и что действительно погубило и его самого и его семью.

Романовы и Вельский, кажется, были целы и невредимы, когда в Москве пронесся первый слух о появлении самозванца за рубежом. В первые месяцы своего царствования Борис даже наградил Александра Никитича Романова саном боярина, а Михаила Никитича сделал окольничим (старший Романов, Федор Никитич, получил боярство еще при царе Федоре Ивановиче). Но в конце 1600 или начале 1601 года над Вельским и Романовым разразилась гроза государевой опалы. Ученые колеблются в хронологии событий. Ряд известий говорит, что как раз в это время, в 1600–1601 годах, когда разнеслась молва «о Димитрии Ивановиче», был сослан Вельский, были сосланы Романовы, но в какое взаимное отношение по времени должны быть поставлены эти факты, решить точно нельзя. Во время сыска (то есть следствия) над боярами им не предъявлялось обвинения в том, что они создали самозванца, и потому данные о Вельском и Романовых не дают оснований связывать их опалу и ссылку с самозванщиной, хотя бы она и началась одновременно с разгромом боярских семей. Но косвенные соображения, которые приведены ниже, устанавливают возможность и вероятность этой связи. Борис, по словам одного современника, узнав о появлении самозванца, «сказал князьям и боярам в глаза, что это было их дело» («в чем и не ошибся», – прибавляет этот современник от себя). Не имея прямых данных настаивать на существовании связи между самозванщиной и гонением на бояр, не можем также решить, кто пострадал раньше от Бориса: Вельский или Романовы, так как точно установить время следствия над Вельским нет возможности. «Новый летописец» рассказывает о разгроме Романовых ранее, чем об опале на Вельского; а современник Буссов (составивший любопытнейшую «хронику» московских событий) помещает известие о Романовых позже рассказа о наказании Вельского.

Дело Вельского, как и все, связанное с именем этого авантюриста, представляется мало понятным. По летописцу, дело было так. Борис послал Вельского на «дикое поле» на реку Донец, на устье реки Оскола, ставить на Донце «Новый Царев-Борисов город». Наказ Вельскому был дан летом 1600 года . Летописец говорит, что на далекий юг, служивший для Вельского, очевидно, местом почетной высылки из Москвы, Вельский, «человек богатый», пошел «с великим богатством» и «всяким запасом». Работы на месте он начал «своим двором», то есть частными средствами и своими людьми, а всей рати, посланной с ним, велел затем делать крепость «с того образца», то есть по образцу, данному его двором. Таким образом, «двор» Вельского, его люди и холопы стали на виду в Царев-Борисове городе, как ранее были на виду и бросались в глаза в Москве, когда в 1598 году Вельский поспешил туда «с великим людом» на царское избрание. А кроме того, могла возбудить подозрение та приветливость, какую Вельский показывал всей рати, посланной с ним в новый город. Он ее поил, кормил и дарил деньгами, платьем и запасами. Его, конечно, благодарили и хвалили, а он, по слухам, величался, говоря, что царь Борис на Москве царь, а он царь в Цареве-Борисове. Слухи дошли и до Москвы, и «пройде на Москве про его от ратных людей хвала велия о его добродетели» (какуклончиво выразился летописец). Эта «хвала велия», принявшая форму доносов, смутила Бориса: в нем уже, по словам Тимофеева, было готово подозрение против Вельского, что он желает царства.

Вельского вызвали в Москву, допрашивали с унижением и, как говорят, с пытками, лишили думного чина, окольничества, конфисковали имущество, распустили его «двор», подвергли его даже телесному наказанию и сослали в Низовые города, на Волгу, в тюрьму. В Поволжье Вельский и пробыл до смерти Бориса и воцарения самозванца, который оказал ему большую милость и возвел в бояре.

Дело Вельского было завершено, вероятно, в конце 1600 года. Приблизительно тогда же, по нашему мнению, началось обширное дело Романовых, в которое были затянуты многие родственные Романовым семьи князей Черкасских, князей Сицких, князей Репниных, князя Шестунова, Шереметевых, Карповых и других. По словам летописца, дело началось с доносов. Холопы Романовых правительством всячески понуждались доносить на своих «государей», за которыми Борис счел необходимым установить своего рода полицейский надзор. Однако доносы не давали достаточных поводов для преследования, пока не поступило от казначея Александра Никитича Романова, от второго Бартенева, заявление, что он готов показать на своего «государя» все, чему его научат. Тогда Семен Никитич Годунов, заведывавший при Борисе политическим сыском и бывший (по выражению Карамзина) «главным клевретом нового тиранства», наложил «всякого корения в мешки» и научил Бартенева подложить их в «казну» Александра Никитича, а потом «известить» правительство об этих «кореньях». Бартенев так и сделал: он «довел», то есть донес, на своего государя, что тот занимается «ведовством», иначе ворожбой, и держит у себя «коренья». Насчет «кореньев» в подкрестнои записи царю Борису было сказано немало, чтобы «зелья лихого и коренья» не давать никому и ни от кого не принимать во вред царю Борису и его семье и «ведунов и ведуний не добывати на государское на всякое лихо». Когда по обыску коренье у Романовых нашлось, его привезли к патриарху и туда же собрали всю заподозренную в колдовстве семью «Никитичей». У патриарха «бояре же многие на них, аки зверие, пыхаху и кричаху». Этой шумной сценой негодования на «изменников, хотевших царство достати ведовством и кореньем», начался процесс Романовых.

Было бы ошибочно думать, что обнаружение корешков считалось тогда ничтожным поводом для преследования. Обвинение в колдовстве, напротив, было в ту эпоху одним из самых тяжких, и борьба с ведовством составляла серьезную заботу церковной и мирской власти. По словам профессора Новомбергского, «эта борьба отличалась не меньшею жестокостью, чем в Западной Европе; Московская Русь в борьбе с ведунами пережила и повальный терроризирующий сыск, и пытки, и публичное сожжение обвиненных в чародействе». Все это, кроме только сожжения, было применено к романовскому кругу. Нашли коренье у Александра Никитича, арестовали же всех его «сродников», не только Романовых, но и «свойство» их Черкасских, Сицких и так далее. Одного из князей Сицких с его семьею даже привезли из Астрахани для допроса и розыска. Особенно же взялись за Федора Никитича и его братьев, а также за князя Ивана Борисовича Черкасского, которого подозревали в чем-то особенно тяжком. Этих лиц «приводиша не одинакова к пытке» (то есть допрашивали «с пристрастием»), а людей их – тех и на самом деле «пытаху розными пытками», и «помираху многие на пытках». Дело окончилось осуждением подсудимых. Федора Никитича сослали на реку Двину в Антониев-Сийский монастырь, предварительно постригши его в монахи, чем навсегда уже лишили его возможности искать престола и мечтать о царском венце. Братьев его и родню также сослали, а жену его Ксению Ивановну и тещу Марию Шестову притом и постригли. Для их стражи и приставов виновные и осужденные были квалифицированы, как «злодеи, изменники, хотели царство достати ведовством и кореньем». Так закончился суд над Романовыми. Из особого «дела о ссылке Романовых» узнаем мы их дальнейшую судьбу Федор, во иночестве Филарет, Никитич до воцарения самозванца томился в Списком монастыре; его жена была заточена в Заонежских погостах (между озерами Ладожским и Онежским); его дети, Михаил и Татьяна, вместе с семьею Александра Никитича и теткою княгинею Черкасской были усланы на Белоозеро, а оттуда в село Клины (около Юрьева-Польского). Александр Никитич был послан «к Студеному морю к усолью, рекомая Луда». Михаила Никитича отвезли в Пермский край и держали в селе Ныробе в тюрьме. Василий Никитич содержался в Яранске, а Иван Никитич – в Пелыме. Изо всех братьев выжили Филарет и Иван. Остальные умерли в ссылке и, быть может, стали жертвами «простоумной» жестокости их тюремщиков. Из документов, сохранившихся в «деле» о ссылке Романовых, можно видеть, что правительство Бориса не раз умеряло неразумное усердие приставов, приказывало мягче обращаться с узниками и давать им «корм доволен» и хорошую одежду. Ссыльным разрешено было даже иметь свою прислугу. В 1602 году, в мае, младший из Романовых, Иван Никитич, был уже обращен из ссылки «на службу» в Нижний Новгород, а в сентябре того же года вместе с князем Черкасским возвращен в Москву. В это же время облегчена была участь и прочих оставшихся в живых их родных, кроме Филарета и его жены. Таким образом, Борис вовсе не хотел добивать Романовых. Своего врага Филарета он обезвредил монашеским клобуком и стерег в монастырской тюрьме; остальные же были ему сами по себе не страшны.

Богдан значение имени и толкование имени . Богдан - данный богом (ст. слав.).

Зодиак имени - Овен, Планета - Марс. Цвет имени - зе­леный. Благоприятное дерево - лавр. Заветное растение -бессмертник. Покровитель имени - вампир. Камень-талисман -зеленый мрамор.

Уменьшительные формы. Богданка, Богдаша, Даня.

Отчество. Богданович, Богдановпа; разг. Богданыч.

Имя и характер. Богдан внешне - уравновешенный, владею­щий собою человек, а между тем в нем очень сильны животные инстинкты. Он предпочитает общество людей, не обремененных вы­соким интеллектом и какими-то психологическими вывертами: ему хватает понимания и любви, чтобы быть счастливым. В любых си­туациях от него трудно ожидать взрыва эмоций: зачем нервничать и злиться, если ничего нельзя изменить? Впрочем, у Богдана прак­тический разум, и если он подсказывает возможность маломальской лазейки, чтобы улучшить ситуацию, Богдан ею тотчас пользует­ся и, со свойственной ему неспешностью, с честью выходит из неприятного положения, в котором погрязнут более изысканный интел­лект и более изощренные чувства.

Имя в истории и литературе. Богдан Хмельницкий (1595- 1657) - гетман Украины, руководитель освободительной войны украинского народа против польско-шляхетского гнета в 1648- 1654 гг. 8 января 1654 года на Переяславской раде гетман Богдан провозгласил воссоединение Украины с Россией. В Переяславской раде участвовали представители казачества, городов, жители Украи­ны и русское посольство во главе с боярином Бутурлиным. Гетман Богдан Хмельницкий, охарактеризовав тяжелое положение Украи­ны в окружении шляхетской Польши, Крымского ханства и султана­та Турции, призвал к воссоединению с Россией. Затем была зачитана грамота царя Алексея Михайловича о принятии украинского наро­да под защиту Русского государства. Воссоединение с русским наро­дом, с которым украинцев связывала общность происхождения и ис­торического развития, спасло его от порабощения и уничтожения со стороны иноземцев, способствовало развитию экономики и культуры.
Богдан Яковлевич Вельский (?-1611) - любимец Грозного, дея­тель эпохи Смуты. Незнатный дворянин, вероятно, благодаря родству с Малютой Скуратовым, попал во "двор" и скоро приобрел располо­жение царя и стал ближайшим к нему лицом, "неотходным хра­нителем" его, даже спал в одной с ним комнате. Грозный не создал своему любимцу высокого официального положения: даже за Ли­вонский поход 1577 г., когда Бельский своими действиями заста­вил сдаться одну из важнейших крепостей - Вольмар, он получил только португальский золотой и золотую цепь. В 1578 г. Бельский стал оружничим и выше не пошел. На самом деле умный, энергич­ный и властолюбивый Бельский был временщиком. Ему Грозный поручал такие интимные дела, как расспросы якобы о предполагае­мой невесте своей Марии Гастингс, переговоры о женитьбе царя на ней с английским посланником Боусом; в его же заведовании нахо­дились собранные отовсюду по случаю появления кометы и пред­сказавшие смерть царя гадатели. Царь и скончался на руках Бельс­кого, с которым сел было играть в шахматы. Есть указания, что Гроз­ный поручил ему воспитание младшего сына своего - Димитрия.
Во время борьбы за власть по смерти царя Федора Бельский вы­ступил кандидатом на престол и, потерпев неудачу, повел интригу против Годунова, будто бы в пользу престарелого Симеона Бекбулатовича. Царь пожаловал Бельского в окольничие и поспешил уда­лить его из Москвы, поручив ему строить город Борисов на реке Дон­це. Вызывающее поведение Бельского здесь, на далекой окраине (он старался всячески расположить к себе служилых людей, говаривал, что Борис царь на Москве, а он - в Цареве-Борисове), восстановило против него царя. В 1600-1601 гг. Бельский был "изринут из сре­ды синклитства", подвергся телесному наказанию (Борис будто бы приказал даже выщипать его роскошную бороду), был лишен имущества и отправлен в тюрьму одного из низовых городов. Смерть Бориса возвратила Бельского в Москву. Когда весною 1611 г. ка­занцы решили присягнуть Тушинскому вору, Бельский отговаривал их, отказался присягать сам и был растерзан возмущенной этим толпой.